апрель 2004 г.

БУФЕТ ЗАКРЫВАЕТСЯ,
ИЛИ НОВЫЕ ВЗГЛЯДЫ В ПРЕДЕЛАХ РУССКИХ ТРАДИЦИЙ

Интервью

– Что, на Ваш взгляд, происходит сейчас в литературе? Можно кратко обрисовать ситуацию?

Сегодня, по-моему, вся литература разделилась на три русла. Самое широкое сытое русло – это коммерческое сочинительство. Донцова, Дашкова, Маринина, Акунин, Устинова и вся компания. Я даже это литературой признать не могу. Это сочинительство для развлечений. Этакая легковесная головоломка, которую решил и сразу выкинул из головы. Язык, образы, философия – это совсем не играет никакой роли в книге. Нужно действие, пружинистый сюжет, оригинальные, а лучше всего проверенные детективные ходы. Лично я эти книги читать не могу. Физически не воспринимаю.

Второе русло – это литература публицистическая, литература-памфлет, литература-скандал, литература сиюминутности. Я ее называю литературой «момента». Лимонов, Проханов, Пелевин, Сорокин – всё это литература из одной колоды, только масть разная. Главное в этой литературе – продвинуть свою идею. Богатство языка, колорит персонажей, другие традиционные атрибуты художественной литературы тут не очень важны. Важно – вдолбить читателю свою идею, важно отстоять свой взгляд, а герои, сюжетные ходы – это лишь подручные средства.

Причем литературу «момента» в разные времена создавали самые талантливые литераторы России. Андреев, Арцибашев – в начале века. Тот же «Печальный детектив» Астафьева, «Пожар» Распутина. Эти повести – тоже литература «момента». В общепризнанную «классику» эти произведения, как правило, не входят.

И третье русло, нынче самое узкое, – собственно художественная литература, которая не имеет «срока давности», не может устареть, не может утратить смысла и актуальности. «Капитанская дочка» Пушкина, «Преступление и наказание» Достоевского, «Ванька» Чехова, «Митина любовь» Бунина, «Тихий Дон» Шолохова, рассказы Шукшина. Все эти и многие другие произведения держатся на высокой художественности, где есть дыхание языка, есть яркий образ, есть философское начало…

– А из современных прозаиков можете кого-нибудь назвать?

– Александр Можаев, Александр Фуфлыгин, Виктор Никитин, Евгений Прилепин, Александр Кузнецов. Я называю имена тех, кого пока мало знает широкая читательская публика. Но это очень крепкие прозаики.

По значимости для общественной мысли традиционную художественную литературу надо, безусловно, ставить на первое место. Она из тех, которая оседает не только в мозгах, но и остается в сердце. Она несет эстетический и воспитательный груз. Правда, добиться настоящего успеха в этом направлении литературы теперь очень сложно.

– На это повлияло время?

Безусловно. И политика. И глобализация. Если раньше Лев Толстой говорил устами своего героя: «Я счастлив, значит прав». Теперь другой лозунг: «Мы богаты – значит, мы правы!» А для успешного развития бизнеса философская, глубокая литература не нужна. Она даже вредна, потому что заставляет человека задумываться о происходящем… Поэтому она и вытесняется на обочину. Точно так же, как серьезная классическая музыка. Попса теснит ее, истинные музыканты бедствуют.

А еще, мне думается, сейчас у писателей, несмотря на то, что поле русской литературы огромно и полно непаханных земель, существует некоторый дефицит идей.

– Вы имеете в виду национальную идею? Ту самую идею, за которой носятся в России сейчас политики и никак не могут найти?

Удивительны наши политики! За российской национальной идеей гоняются те, кто одет во все итальянское, ест все немецкое, ездит на всем японском, отдыхает на всем средиземноморском.

Нет, этим господам и вовсе не нужна никакая национальная идея! Им нужно оправдание всему тому, что произошло с Россией. Им нужно оправдать разграбление страны, а потом звучным лозунгом замазать и попытаться оправдать свои совершенные преступления. Дескать, цель оправдывает средства, дескать, без жертв не бывает прогресса. Мы, мол, украли, но давайте об этом забудем, через это перешагнем… Это все обман.

Если какой-то политик или общественный деятель всерьез собирается отыскать российскую национальную идею, я всерьез готов помочь ему и гарантировать ему эту находку.

Очень просто. Пускай поедет на год-другой пожить куда-нибудь в провинцию. Лучше всего в рабочий поселок. И пусть поживет там на среднюю зарплату, которая есть в регионе, пообщается с людьми, поработает с ними рука об руку. Я не сомневаюсь, что через год-полтора в мозгах у него будет сформулирована национальная идея. Потому что национальная идея, это не политический флюгер, это корневые российские чаяния, которые не могут меняться на сломе: от Горбачева к Ельцину, от Ельцина к Путину. Даже от социализма к капитализму.

Национальная идея для большинства населения России неизменна на протяжении многих веков. Вообще национальная идея – это устремления народа, которые на каких-то этапах истории могут совпадать с идеей власти или не совпадать. Повторюсь, сейчас ищется не национальная идея – просто власть не может найти свою идею, удобную для себя, искупающую многочисленные преступления.

Помните выражение: «Вот приедет барин – нас рассудит»? Видите, даже от барина, от крепостника люди ждали справедливости. Справедливость – вот одна из важнейших составляющих российской национальной идеи.

Второй составляющей я бы назвал – честь. Честь офицера, девичья честь, честь художника, рабочая честь, честь ремесленника. В конце концов – царская честь.

Словом, на мой взгляд, национальная идея русских людей складывается из двух устремлений: справедливость и честь. А какую национальную идею ищут наши политики, когда греют толстые животы на Канарах и Кипре? Они не национальную идею ищут, они подыскивают оправдание и «отмазку» всему тому, что произошло и что происходит в России.

– О какой же идее говорите Вы для литераторов? Разве она расходится с национальной идеей?

Я говорю о более широком художественном масштабе. Сейчас идет процесс глобализации. Нравится нам или нет, он идет, и вот тут Россия должна сказать свое слово. Толстой, Достоевский, Горький – они влияли на мировую общественность своими «художественными» воззрениями. Почему же русская литература нынче должна сдавать свои позиции и не принимать гуманитарного участия в мировом процессе? Россия сама способна продуцировать идеи и вести духовное наступление.

Да, мы сегодня не можем конкурировать в выпуске телевизоров ни с Западом, ни с Востоком. Но мы можем конкурировать на поле художественной и философской мысли. К месту сказать, писателям пора обратиться к себе самим: чего хотим? куда идем?

Взгляните, наркомания. Дождались, в стране – около 4 млн. наркоманов. Теперь вроде одумались. Пора бороться, министерство создали.

Сейчас у нас вытравляется из общественной гуманитарной жизни книга, засоряется язык, опошляется само понимание искусства, как созидательной и гармонизирующей силы в обществе. А мы ждем… Потом общество вправе нас же и спросить: раньше-то куда смотрели, если всё понимали?

Ссылки на то, что во всем виноваты сионисты и ЦРУ, уже не проходят. Они всегда будут виноваты. Формальные сборища и благоглупости с трибуны о том, что писатель – это совесть народа, тоже действенности уже не имеют.

Рассуждения некоторых наших православных патриотов про оппозицию к власти опять же непоследовательны. Можно быть в оппозиции к власти, но нельзя быть в оппозиции к искусству. Причем Церковь, судя по высказываниям Патриарха, который призывал сделать верующих правильный выбор – и понятно, за кого, отнюдь не в оппозиции к нынешней власти. Некоторые литераторы свою беспомощность и скудоумие пытаются выдать за оппозицию.

Но я не считаю положение катастрофическим. Недавно мы проводили в Переделкине российский семинар молодых прозаиков. Прекрасные авторы! Мощный литераторский потенциал у России остался. Главное, дать этому потенциалу возможность для реализации. Для идеологического и эстетического прорыва.

– В одной из статей Вы написали, что обилие опубликованных дневников, писательских воспоминаний – признак «изношенности» нашей литературы.

Я готов повториться: уходит эпоха так называемых шестидесятников. Они уже не в силах создать емкое художественное произведение, поэтому делятся с публикой воспоминаниями. К литературе это имеет лишь косвенное отношение. Порой это желание напомнить о себе, что-то выкрикнуть, кого-то нарочито оскорбить, чтобы заметили… Правда, дневники дневникам рознь. Есть «Дневник писателя» Достоевского, в котором он осмысливает происходящее в России. Взгляд гения на «сиюминутность» дорогого стоит.

– В журнале «Нижний Новгород» Вы публиковали дневники ректора Литинститута Сергея Есина.

Дневники ректора Литинститута – особенный материал. Во-первых, этот человек занимает культовую должность в литературном мире. Во-вторых, в тех дневниках, которые печатались в журнале «Нижний Новгород» он дает характеристику нижегородским политикам Немцову и Кириенко. А в-третьих, дневники ректора достаточно искренни. Он в своем лице являет нам некий персонаж. Столичный интеллигент, наделенный «быстрым» умом, удивительной алчностью и тщеславием. Оценки другим людям он дает с точки зрения этакого мефистофеля. Выискивает что-нибудь неприглядное, серенькое. К сожалению, порой и вовсе опускается до оскорблений. Однако это его суть, и этим дневники интересны.

Правда, готовя к публикации в журнале его дневники, я властью главного редактора убрал оттуда некоторые оскорбительные оценки. Причем эти оценки он раздает иногда своим верным оруженосцам. Также я настоял, чтобы он переписал абзац об одном из писателей, которому он давал истерические издевательские характеристики. Добавлю, что я вычеркнул из дневников всю матерщину и внес в них десятки поправок, потому что текст был с массой ошибок и неточностей.

Надо признать, что Есин нечаянные убийственные характеристики дает и самому себе. К примеру, он баллотируется от компартии в депутаты. Но тут же мчится в Сибирь агитировать за супостата коммунистов – Александра Лебедя, ныне покойного. Он всюду пытается подчеркнуть, что он человек европейского уровня, да тут же и проболтается, что не знает толком ни одного иностранного языка. Он пытается язвить по адресу Евтушенко, но тут же ходит вокруг него петушком, выдает ему диплом Литинститута, усаживает в свое ректорское кресло. Он рассказывает про «литинститутский воз», который тянет чуть ли не в одиночку. И вдруг, запыхавшись, восклицает: «Да зачем мне это надо?» Дескать, вот, мол, уйду. Хотя всем понятно: что это кокетство и рисовка. Никуда не уйдет, хотя уже и давно пенсионер. Зарплата, загранкомандировки, услуги холуев и денщиков, власть. Никуда не уйдет! Наоборот, алчности и тщеславия становится всё больше. Сколько он разных должностей понахватал!

А между тем оценить бы здраво деятельность ректора, разобраться, что и как. И почему, в таком жалком состоянии по-прежнему за его длительный ректорский срок находится общежитие, библиотека?

Замечу, что Литинститут – учреждение уникальное. Это достояние всей литературной общественности. Оно создано трудами наших предков. Создано не для того, чтобы есины могли ловко превратить его в удобное для себя заведение, где можно проявлять мастерство арендодателя и насаждать дух угодничества.

Но хочу подчеркнуть: я высказываю сугубо личную точку зрения. И вступать с кем-то в полемику и перепалки не собираюсь.

– В своих дневниках Сергей Есин пишет и про Вас. Называет Вас учеником. Обещает помочь при переезде в Москву. Помог?

Да. Занимая должность ректора Литинститута, которая ко многому обязывает в мире литературы, он сделал мне шаг навстречу. Но натуру Есина не проведешь! Всё вышло по схеме: захотел помочь вертлявый столичный интеллектуал русскому писателю из провинции. Помог: на пятачок – добра, да на гривенник – дерьма…

А про ученичество я скажу очень серьезно. Я никогда не был учеником Есина. Ни разу не был на его семинарах, не являюсь ценителем его прозы. Он, в свою очередь, плохо представляет, о чем пишу я. Так что это недоразумение, которое идет со времени всероссийского семинара с конца восьмидесятых, где я был семинаристом, а он – среди руководителей. Но по существу мы с ним не пересекались и ничего не обсуждали.

И еще об одном. Несмотря на то, что Есин секретарь всяких союзов, облепленный всякими премиями, ректор, профессор, заслуженный деятель искусств, что приравнивается к народному артисту, еще и академик какой-то самодельной академии, он все-таки не понял, казалось бы, элементарного: в искусстве право назвать кого-то учителем имеет только ученик. Это одностороннее право. Никто не может в литературе назвать себя учителем, пока это не признает и не подтвердит сам ученик. Жаль, что ректор Есин этого не усвоил.

– Существует ли в литературе поколенческий конфликт? Как вы относитесь к своим предшественникам?

Очень по-разному к разным писателям. Среди писателей старшего поколения у меня много приятелей. Они прекрасные литераторы, их есть за что ценить. Однако сегодня иной раз просматривается и некое высокомерие старшего поколения писателей к более молодому. Вот, мол, как мы писали! Как работали над словом! Какое было время! А теперь… И не читают тех, кто идет за ними, и не признают, и не пишут про них, не помогают, иногда нарочито демонстрируя свою заносчивость.

Но есть и обратное действие. Молодое поколение своих предшественников не знает и знать не хочет. Чего, мол, они там написали под диктовку КПСС? Врали много, пили много, а в итоге… Не случайно ведь для молодых авторов Пелевин ходит в «звездах»…

Мне недавно случилось в одном из издательств быть участником разговора. Издатели хотели переиздать несколько романов эпохи 60-70-80 годов. И что? Думаете, сильно разбежались? Мощного, матерого романа ни в первую минуту, ни во вторую не вспомнили. Почему-то лез в голову Маркес, Фолкнер. Или Булгаков – из другого времени.

На мой взгляд, поколение писателей, все тех же шестидесятников, оказалось на голову ниже своих предшественников. Андрей Платонов, Леонид Леонов, Михаил Шолохов – до этих высот в прозе никто и не добрался. У тех была мощь, идея, даже заблуждения были великими. А шестидесятники в литературу величия не принесли. Жили как в буфете… Много было позерства, рисовки, а полета духа – увы!

Подчас говорят, что боролись с режимом. Но была ли это борьба, когда власть раздавала им квартиры в лучших домах, загранпоездки, гонорары, премии, дачи? Да и борьба в литературе быстро проходит и читателем забывается.

При этом страна создала писателям такие условия, которые никогда и никому не снились ни в одной из стран мира. Публикация где-нибудь в «Огоньке», в «Юности», в «Новом мире» давала автоматически литературную карьеру. Даже провинции перепадали некоторые куски. А вот что осталось из того благополучнейшего для писателей периода собственно в литературе – тут вопрос.

Так что я предпочитаю к творчеству старшего поколения и к личностям литераторов относиться очень разборчиво. К неофитам из коммунистического племени, которые быстро повернули нос по ветру, у меня почтения нет.

Или почитаешь какого-нибудь литератора. Ох, уж как он боролся с коммунистическими ортодоксами, как его ругало начальство, а потом этот же литератор рассказывает, что ездил по парижам, что денег на сберкнижке было несколько десятков тысяч. Пенсия моей бабушки, сельской труженицы, была при этом 21 рубль.

По поводу некоторых воспоминаний диву даешься: один сплошной буфет – бесконечный ресторан ЦДЛ, банкеты в братских республиках, тусовки в редакциях, пьяная болтовня на кухнях. Весело ребятки жили. А что оставили после себя? Где издательства, что издают? В каком состоянии Союз писателей, Литфонд? Где шедевры? Разумеется, огромный вклад в литературу внесли великолепные повести «деревенщиков». Я их называю «народниками». Однако писательское наследие первой половины 20-го века просто поразительно, несравненно глубже, чем второй, хотя «буфета» для писателей в тот период не было.

Кстати, современных писателей быстро отодвинули на обочину, как только пришла постперестройка. Солженицыну еще давали слово за былые антикоммунистические заслуги. Да и того потом задвинули…

– То есть раньше было «Поэт в России больше, чем поэт», а теперь?

Евгений Евтушенко, безусловно, яркий поэт. Но фальши в его цитатах полно. «Поэт в России больше, чем поэт». Это очень лживо. Это позерство. К тому же тогда надо было писать: в Союзе, а не в России. Почти в те же самые годы замечательный русский поэт Александр Иванович Люкин написал другие строки. «Мало стихов читают рабочие. Мало! Видно, в строчках, которыми потчуем, нет металла!»…

Николай Рубцов тоже вряд ли бы написал такие строки, что поэт в России больше… Остались воспоминания ныне покойного нижегородского прозаика Александра Сизова, да он и в устных разговорах с литераторами это пересказывал. Однажды к нему на Ветлугу приехал погостить Рубцов. И Сизов, сам писатель, повидавший «выступления» Рубцова и в общежитии Литинститута, и в ЦДЛ, был поражен, как тихо, скромно, замкнуто вел себя Рубцов и даже стеснялся пойти в клуб на какой-то вечер. Я ведь, мол, только в Москве, говорил Рубцов, так-то богемно жить могу, хорохориться, геройствовать, а простые-то русские парни мне быстро ведро с помоями на голову наденут… Слова, конечно, были иные, но смысл тот. Сам Николай Рубцов, прекрасный поэт из народа, и понимал, что поэт не может быть выше народа. Он его часть, его кровный сын. А вот евтушенки, которые порой гнали со сцены и с экрана телевидения стихотворную пургу, сами в своих глазах становились больше, чем поэты. Припухали, видать…

Или недавняя смерть еще одного из наших величайших современников – поэта Юрия Кузнецова. О Юрии Поликарповиче даже наши СМИ не обмолвились, когда остановилось его сердце. Швыдковский канал «Культура», существующий за счет налогоплательщика, подло промолчал. Так что и Юрий Кузнецов не купался в почестях и не был «больше»… Напротив, еще какие-нибудь бездари и недоумки обтявкают из газетной подворотни.

Нет, поэт в России был и останется поэтом. Народ сейчас забыт – на экранах и газетных страницах олигархи, воры, проститутки, сомнительные певцы и Кобзон с Пугачевой, и русский поэт соответственно не находит там места, оставаясь с униженным народом. Евтушенко к тому же умчался подкормиться в Америку, хотя по традиции здесь его чествуют в юбилеи.

– Ваше отношение к сегодняшней критике. Утверждают, что она изжила себя.

Утверждают, потому что нет здравых критериев для оценки произведения. Существует ряд полуграмотных борзописцев, которые в детстве прочитали «Серую шейку», а в юности – Мураками, и, придя работать в какое-нибудь издание, стали шпарить ернические рецензии на любое творчество. При этом книги они даже не прочитывают – так, полистают.

А настоящая критика есть и не исчезнет никогда, пока есть литература. Настоящая критика при этом имеет методологию, культуру, кодекс чести. Это совсем не означает, что критика должна обходиться без восклицательных знаков, без жестких слов.

Мне всегда симпатична критика писательская, критика литературоведческая. Когда человек что-то создал сам: написал повесть, роман, монографию, он чувствуют автора по-иному, чем верхогляды-обзорщики. Хотя самой главной и дорогой критикой для меня являются письма читателей. Когда получаешь письмо от человека, о существовании которого ничего не подозревал, это огромная радость.

Я получал очень теплые письма после выхода в свет романа «Бесова душа». Письма были даже семейные, даже из-за границы. И по сей день идут отклики на этот роман. Я низко кланяюсь этим критикам.

– На упомянутом Вами семинаре прозаиков было очень мало писательниц-женщин. Это что, дискриминация, как в правительстве Фрадкова?

Если посмотрите на книжную полку «золотого» девятнадцатого века, вы не встретите там женских имен. Почти не встретите. То же самое и в 20-ом веке. Однако перекосы перестройки привнесли и перекосы в мозги. За последние 15 лет женщины оголтело кинулись в писательство. Правда, в основном в коммерческое сочинительство.

Зайдите в любой магазин: на полках современной литературы – сплошь женская гвардия. Но женская проза никогда, ни в какие времена не давала ни философского простора, ни многоцветья языка, ни колоритных характеров. Она способна подняться лишь до хорошей беллетристики.

В конце восьмидесятых я услышал благодушные рассуждения бывшего главного редактора «Нового мира» Сергея Павловича Залыгина о женской прозе, которую в общем он и пригрел на страницах своего журнала. Для того чтобы что-то судить, надо знать предмет. Я стал читать наших женщин. Петрушевская, Нарбикова, Полянская, Токарева, Толстая, Улицкая… Право, иногда мне нравились эти авторы. Но прошло время, пара-тройка лет, и я не мог вспомнить, о чем же я читал у этих женщин. Все персонажи из прочитанной женской прозы выветрились напрочь. Мне стало очень жаль потраченного времени на эту прозу.

Мало того, я считаю, что женская проза последних лет нанесла огромный ущерб всей читающей России и литературе.

– ???

Именно так. Вот есть футбол. А есть женский футбол. Представьте, что футбол заменили на женский футбол. Его бросят смотреть миллионы болельщиков. Потому что для здорового нормального мужчины смотреть это зрелище даже противоестественно. Это не футбол! Нечто подобное – и с литературой. Нормальный здоровый мужчина, почитав раз-другой каких-нибудь улицких или арбатовых, почитав еще каких-нибудь малышевых и толстых, бросит читать вообще.

Получается порочный круг. Издательства вкладывают огромные деньги в раскрутку писательниц, а в итоге «убивают» читателей, число их сокращается. Ведь и читательницам женщинам не хватает «мужских» книг, глубины конфликта, богатства образов. Сегодня издатель вместо того, чтобы дать читателю истинную прозу, которую давали читателям столетиями, дает «бабий суррогат». Очень часто наскоро состряпанный…

Книги уже не читают политики, не читают бизнесмены, мало читает техническая интеллигенция и даже гуманитарии. Намного меньше стали читать в провинции, где всегда был благодарный, душевный читатель. Не читают, не потому что очень бедны и не найдут денег на книгу. Просто не верят, что там можно что-то найти для ума, для души. А личность писателя для многих обрела вид клоуна, который, якобы, способен только развлечь публику.

– Считаете ли вы, что возможен интерес к литературе в нынешнюю эпоху? Повсюду новые средства коммуникации, новый ритм жизни, новые идеалы, новые герои?

Мне уже приходилось однажды слышать упрек в адрес писателей. Вот вы не создали привлекательный образ «нового русского». Нет, не того, кто в малиновом или зеленом пиджаке, из бандитов, а того, который своим трудом шагал по ступенькам бизнеса и достиг вершин успеха, власти и т.п. Как ни странно, этот человек для серьезной литературы не очень интересен. Он не может быть идеалом или героем, которому можно подражать, к которому можно стремиться.

Литература – как часть искусства не ставила своей целью, по крайней мере, единственной целью, создать героя, которому надо подражать. Это скорее задача идеологическая, на это есть так называемый социальный заказ. Хотя создать положительного героя – мечта давняя. Литература, в моем понимании, появилась и всегда стремилась гармонизировать отношения человека с окружающим миром, с Всевышним, с самим собой, чтобы разобраться в собственных противоречиях.

Искусство само по себе созидательно. Разврат, похабщина, пошлость – это не искусство, это антиискусство. Конечно, в искусстве всегда случались и будут случаться перехлеты, заскоки, болезнь. Сочинительский сифилис Виктора Ерофеева, «дизентерия» Владимира Сорокина…

Наш величайший гений Пушкин написал однажды: «Поэма никогда не стоит улыбки сладострастных губ». Жизнь всегда была и будет выше искусства. Другое дело, что искусство вправе и обязано эту жизнь гармонизировать. А книга – сама по себе уникальное человеческое достижение – является лучшим, преданным собеседником человеку.

К тому же я считал и считаю, что только через книгу передается образование, накапливаются знания, приобретается широта взглядов.

Беседовала Ирина Кодыкова
Нижний Новгород – Москва,
2004 г.