|
Из статьи ВСЕМ ВРЕМЕНАМ ВРЕМЕНА …В самом деле, почему бы после столь серьезного и глубокого анализа, каким явилась статья В. Бондаренко, обращенная к повести Л. Бородина, не продолжить было нашей литературно-патриотической прессе (хотя бы только ей) разговор о новых и знаменательных произведениях, относящихся к теме Великой Отечественной войны. Ведь, казалось бы - весь минувший 2005 год дает тому основание. Но какое там? - уже в следующем, 6-м номере "Дня литературы" - беседа все того же главного редактора с лауреатом премии "Национальный бестселлер" Михаилом Шишкиным "Трудно быть русским писателем". Согласимся, трудно, если жить в Швейцарии, куда тебя никакая власть и никакие репрессии не гнали. И ничтожнейший в художественном отношении "Венерин волос", поднятый на щит ультралиберальной кликой а-ля Чупринин и Н. Иванова - тому подтверждение... Но, Бог с ними (или тот, вернее, кого к ночи не поминают), с "либералами", - однако ведь за бортом сегодняшней критики остаются размышления над реальной русской литературой, над той, что без всяких скидок русской является. Тот же Шишкин, только другой - талантливый писатель Евгений Шишкин, - разве не достоин он заинтересованного критико-литературоведческого толкования? Ведь его первый роман "Бесова душа" (еще в первой редакции, в почившем ныне "Нижнем Новгороде" опубликованный) произвел, без преувеличения, ошеломляющее впечатление на читателей в обеих столицах. Еще бы! - ведь написан он человеком, родившимся через 15 лет после Победы, - а написан так, как если бы автор сам был участником и очевидцем той великой битвы против коричневого нашествия. И тут не столь уж важно, откуда к автору пришел "материал" для произведения, иное важно: его творческая душа была ведома, говоря словами одного из толстовских героев, "своим, родовым и корневым". Скорее всего - семейным преданием, стало быть - кровным. К отечественности подлинной относящимся. А не тем, что подсказано "злобой дня", общественной ли, литературной ли... И, не вдаваясь в анализ этой вещи Евг. Шишкина, одно лишь не могу не отметить: этический "субстрат" ее - авторское отношение к главному герою именно как к родному, кровно близкому человеку. Этим отношением прозаик впрямь "заражает" душу читателя, по-крайней мере - убеждает нас в том, что разнесчастный крестьянский парень, ставший разнесчастнейшим же солдатиком войны, пусть и "труса не праздновавший на ней", но и геройств не совершавший никаких - все же именно наш, народный герой. Ибо - труженик битвы с нашествием, ну, а известно: труженикам всегда больше тычков да шишек, нежели пряников достается. И, представший перед нами в невероятно зримой достоверности со своей нескладной и неладной натурой, с "бесовой" (а на деле-то именно потому и христианской, что - крестьянской: вот где в который раз за века истории проявляется общий и не только словесный корено сих понятий) душой, он, буквально раздавленный, сломленный, превращенный лишь в подобие человека, в жалкий обрубок, он - все равно ПОБЕДИТЕЛЬ! И мы сострадаем ему, как сострадали нашим отцам-дедам, стонавшим от своих ран и контузий по ночам кто пять, кто десять, а кому повезло - то и лет тридцать послевоенных... ... Как сострадаем и бывшей "снайперке", деревенской бобылке по прозвищу "баба Пуля", и другим доживающим свой век фронтовикам из самых последних, донельзя пронзительных рассказов и повествований светлейше-незабвенного Евгения Ивановича Носова. И - по контрасту - не можем сострадать действующим лицам из последнего романа тоже незабвенного и талантливейшего Виктора Петровича Астафьева "Прокляты и убиты", хотя и те тоже показаны в кошмарно-кровавом смраде фронтовых будней. Нет, поверьте, тут я ссылаюсь не на менее своего отца-фронтовика, который, как и несколько его товарищей по оружию, успел незадолго до кончины (по моей просьбе) прочитать эту астафьевскую вещь... Хотя, полагаю, сегодня исследователь литературы, через 60 лет после Победы, имеет невыспреннее право ссылаться и на такие суждения, ибо кто еще сможет сказать о той године, как не последние представители поколения, уже почти целиком ушедшего в вечность, вот такой "не-ре-цензионный" отзыв дать: "Да, все это - было. Но если б было только это, если б мы тогда всего лишь вот такой скотинкой вонючей и тупой были - хрен бы мы победили!.." Мне же лично представляется, что в "Проклятых и убитых" автором, подлинным реалистом, двигали совершенно "постмодернистские" мотивы. Оттого-то и получилась у него тоже "правдоподобная неправда". И получились действующие лица последнего астафьевского романа тоже, как ни странно, своего рода "дачниками", пусть и в шинелях солдатских. Людьми, у коих нет и грана понимания, что от них хоть что-то зависит в истории страны. И - при всей громаде натуралистических подробностей - получились схематичные типажи, созданные не художественным сознанием, а сформированной новыми социальными (и этическими) воззрениями автора "концепцией". А, если нет веры в реальность литературного персонажа - не может быть и сострадания к нему... ... Однако, возвращаясь к еще молодому, хотя уже и входящему в зрелость автору "Бесовой души", должен высказать еще два обязательных соображения. И первое из них надобно предварить строками одного из крупнейших (к несчастью, недавно ушедших) русских филологов современности Юрия Рождественского, из его посмертной книги "Принципы современной риторики". Он дает следующее и вроде бы парадоксальное определение стиля: "Стиль - всегда определенная мера культурного невежества". Но сие не есть парадокс, это положение подтверждается всей практикой постмодернизма со множеством его отклонений (даже таких, что и в самые что ни на есть "традиционалистически-народные" одеяния рядятся, - это ныне мы тоже частенько наблюдаем). Так вот: его "Бесова душа" - вещь чрезвычайно самобытная по своей стилистике. По "вежеству", по глубину проникновения в материал. Думается, тут не в "биографических наблюдениях" дело, а в том, что автор сердцем, душой прикасался и роднился с натурой творчества. Будь эта натура деревней вятской (пусть даже и довоенной, но ведь Е. Шишкин - уроженец послевоенного вятского села, дистанция для истинно художнического сердца невелика), будь это даже повседневье битвы с фашизмом: тут, еще раз говорю, автор свое, "родовое и кровное" ощущал... Так что стиль (а можно сказать и так: чрезвычайно самородная русская авторская речь и язык героев) просто "прошибает" своей силой почти на каждой странице его романа.
|